Суфизм в Средней Азии, между историей и современностью

Институционализация суфизма в Средней Азии привела к возникновению различных братств и более или менее сильному влиянию в политической сфере. Если во времена СССР сохранились лишь наименее политизированные практики этого эзотерического течения ислама, то сегодня суфизм является тенью самого себя в регионе.

Свою диссертацию Бахтияр Бабаджанов посвятил политической деятельности суфийских шейхов в Трансоксианской Накшбандии и истории суфийских центров, которые позволили ему набросать панораму современного религиозного положения.

Когда в X веке в Центральной Азии было узаконено это эзотерическое течение ислама, в регионе возникло несколько братств, названных в честь их основателей: Кубравийя, основанная Наджм аль-Дин Куброй, Ясавийя, основанная Ходжа Ахмедом Ясави, или Накшбандийя, основанная Абд аль-Халиком Аль-Гудждавани и Хваджа Шах Баха’Уддин Накшбанд. Суфийские братства переживали довольно сложную эволюцию, чередуя периоды расцвета, кризиса, застоя и внутренних расколов. Эти кризисы связаны, в частности, с политизацией суфийских правителей. Появление первых форм организаций в суфийских братствах.

Однако эта политическая и экономическая вовлеченность в ущерб нравственности и духовности изначального суфизма является основной причиной застоя Накшбандии в регионе. Политизированность его деятельности обусловлена Ходжей Убайдаллах Ахраром, знаменитым суфийским шейхом XV века, и его последователями. Они более интегрировались в политическую сферу и собирали гораздо больше богатств, чем суфийские шейхи классического периода. Эти элементы, гораздо больше, чем его духовные и философские взгляды, его слова и дела, наложили отпечаток на историю братства.

Эволюция суфийских братств сыграла положительную роль в жизни местных обществ, что значительно усилило влияние суфизма. Однако со временем, когда суфийские политические деятели связали себя с правящими династиями, их влияние ослабло, что привело к усваиванию основных ветвей Накшбандии и лидеров суфийских кланов.

В Средние века политический суфизм освободился от своих классических и мистических предписаний. Доктрины упростились и сосредоточились на ритуальной практике, которая тоже была явно очищена. Накшбандия продолжала оказывать значительное влияние на местные общества в этой форме. Возрождение этого братства связано с его индийской ветвью, лидеры которой также в конечном итоге приобрели политические функции.

Для Бахтияра Бабаджанова некоторые ветви братств, такие как Накшбандия, которые не могли играть заметной социальной роли из-за отсутствия размаха, смогли сохранить свои круги посвящения и коллективные ритуалы, в том числе зикр. Именно этот чистый суфизм, далекий от сложной мистики и философии, в основном сохранился в советское время.

Некоторые специалисты говорят не о суфизме, а о его аморфных, спонтанных формах, сохранившихся в коллективной памяти: обрядах, фольклорных и этнографических традициях. Число участников этих ритуальных собраний было ограничено, равно как и их организационные структуры, поскольку навязанный им атеизм запрещал всякую политическую деятельность.

В истории ислама “интеллектуальный суфизм” является фактом лишь нескольких столпов, труды которых подпитывали исследования многих современных ученых. Сегодня Бахтияр Бабаджанов не находит глубокого и ясного понимания суфийской философии в речах тех, кто объявляет себя суфиями в Средней Азии. Правда, в начале 1990-х и 2000-х годов в Ферганской долине и Бухаре нынешнего Узбекистана существовали братства. Однако, когда доктор истории открыл их, он поверил только в возрождение и развитие движения. Но более детальные исследования и, главное, их эволюция показали, что это явление было лишь отражением спонтанной и кратковременной эволюции некоторых наследников традиционной суфийской мысли на фоне кризиса советской идеологии, подъема веры и политической нестабильности, последовавшей за обретением независимости.

Многие специалисты по суфизму оценивают нынешнее движение с точки зрения его прежней популярности. Они отмечают, что мусульманское богословие систематически склонно упиваться своей утонченностью и литературной эрудицией, а также отрываться от повседневных проблем общины верующих. Она, лишенная достойного религиозного образования, часто перестает понимать своих духовных лидеров и ищет себе кумиров среди тех, кого она чувствует близкими к своей жизни и проблемам. Именно это место старалось занять большинство новых суфийских правителей.

Эти группы опирались на авторитет своих лидеров. Впрочем, те либо умерли, либо состарились, так что импульс не пропал даром. Другие не смогли ответить на вызовы, так как были слишком консервативны, а иногда и мало грамотны. Вчерашняя реальность уже не та, что сегодня. Те, кто объявлял себя суфиями, не всегда могли удовлетворить духовные запросы верующих, и те тогда обращались к другим кругозорам.

Независимость Узбекистана ознаменовалась поиском духовной альтернативы советской идеологии. В этом контексте суфизм был объявлен “исключительным наследием”, а суфийская риторика Средневековья часто использовалась в пропаганде для игры стереотипов. Активно переводились произведения суфийских лидеров и проводились церемонии по случаю их юбилея, смоделированные на советский лад. Бахтияр Бабаджанов воспринимает в этом панегирике “суфийского наследия” естественное стремление политического класса найти альтернативу агрессивности и терроризму, к которым, по-видимому, относился политический ислам.

Отсутствие специалистов по исламу и мусульманскому мистицизму отрицательно сказалось на воззрении суфизма в регионе. Толкование этических или философских принципов суфизма остается упрощенным и не пользуется той серьезностью, которой оно заслуживает.

Если местные современные теологи, особенно официальные, знакомы с суфизмом, то мало кто разбирается во всех его тонкостях. Средневековый мистицизм также остается неизвестным. Некоторые относятся к нему с почтением, но считают его духовным наследием. Другие вообще не признают суфизма. Они часто учились в Саудовской Аравии или Пакистане. Их конфликты, открытые или нет, с суфиями были довольно частыми, например, в Казахстане.

Таким образом, суфизм претерпел очень сложную эволюцию в Центральной Азии и часто рассматривался как организованная и даже довольно агрессивная политическая сила, стремящаяся подчинить официальную правовую базу предписаниям ислама или установить социальный порядок, основанный на шариате. Кроме того, суфизм отстаивал различные, порой противоречивые ипостаси: то радикальные идеи, то альтернативы насилию против диктаторских режимов или против того, что они считают «плохим исламом».

Некоторые суфии входят в политическую элиту в Казахстане, а не в других центральноазиатских республиках, тем более в Узбекистане. Напротив, постепенное снижение их влияния, по-видимому, знаменует конец их присутствия в политической сфере.